Митрополит Калужский и Боровский Климент:

ЛИЧНЫЙ ПУТЬ И ПЕРЕЛОМ ЭПОХ

— Владыка, Вы, как и все дети в вашей семье, выбрали для себя духовную стезю. Существует такой образ благочестивого ребенка: «В детстве был задумчив и молчалив, не бегал, не играл со сверстниками…» Ваше детство соответствует этим представлениям? Какие из детских воспоминаний вам наиболее дороги?

— Все было немного иначе. Я рос как любой мальчик: учился, участвовал в общественных мероприятиях в школе, любил ходить на рыбалку, купаться в озере в жару. С одноклассниками, которые почти все были неверующими, у меня складывались нормальные дружеские отношения. Одним словом, было обычное детство, вот только, к счастью, от привязанностей к «легкой жизни» я оказался свободен. Не в последнюю очередь потому, что у меня был и другой круг общения.

Это три брата, и мы вместе проводили много времени, а кроме того у нас были сверстники — по-настоящему верующими молодыми людьми: мы вместе ходили в храм, ездили в Троице-Сергиеву Лавру и другие монастыри, читали Священное Писание, собирались на общую молитву, читали акафисты, в школьные годы мечтали поступить в семинарию и служить Церкви. В Лавре у нас были духовники, у которых мы исповедывались и которые поддерживали в нас веру. Среди своих православных друзей той поры назову епископа Дмитровского Александра и протоиерея Георгия Студенова... Конечно, и в этом кругу мы росли как все дети. Вот только твердо знали, что греха надо избегать, что в праздники надо быть в храме, соблюдать посты — даже в дороге. К примеру, летом в праздник преподобного Сергия едем из Лавры, на улице жара, но день постный — приходится покупать не обычное мороженое, а фруктовое, за семь копеек...

— Расскажите, пожалуйста, о своем отце. Какова была его роль в том, что Вы стали монахом, иереем, а впоследствии и архиереем Русской Православной Церкви?

Мой отец — простой рабочий, участник войны. Он был человеком верующим, но в храм ходил не регулярно, по большим праздникам. Он всегда старался причаститься на Михайлов день. Помню, как старший брат, уже поступив в семинарию, приехал домой и как раз в праздник Архистратига Михаила прислуживал в нашем храме, который был в 7 минутах ходьбы от дома. Отец, когда вернулся со службы, с гордостью говорил: «Когда настало время причащения, — а причастников много, поэтому вынесли несколько чаш, — вижу: рядом с центральной чашей мой сын стоит в стихаре. Тогда я почувствовал за него настоящую гордость и стал пробираться к тому месту, чтобы причаститься». Эти слова отец произнес с таким вдохновением, что они мне глубоко запали в душу. Думаю, что подобный опыт соприкосновения с искренней духовной радостью отца о своем сыне, который решением посвятить себя служению Церкви в то время совершил по-настоящему мужественный поступок, сыграл свою роль в выборе мною своего дальнейшего жизненного пути.

Но на мое желание стать монахом повлияли не родители, а поездки в Троице-Сергиеву лавру и общение там с монастырской братией. Наша семья ездила туда, сколько я помню, все время, и из Лавры к нам домой приезжали известные духовники. Вот эта связь с Лаврой и общение с монашествующими, которое я имел еще с юных лет, и оказало определяющее влияние на мой жизненный выбор. Я и мои братия имели наглядный пример жертвенного стояния в вере и подлинной монашеской жизни, которая в то время была сопряжена со многими трудностями, но тогда братия Лавры и других монастырей, и вообще все священнослужители нашей Церкви, мужественно сохраняли веру и поддерживали ее в народе. Я думаю, их пример определил мой жизненный путь, и считаю, что для современной молодежи, особенно той, которая считает себя православной, очень важно иметь такого рода общение. Я в детские годы не только прочитал, что такое монашество, но и увидел его на примере лаврской братии.

— Вас рукоположили во епископы еще в советские годы. Вы служили в Америке, по возвращении в Россию вот уже в течение шестнадцати лет возглавляете Калужскую епархию. Ощущается ли контраст между этими периодами вашего служения? Какие наиболее яркие воспоминания связаны с каждым из них?

Вначале на протяжении четырех лет я был епископом в Канаде и США. В обеих странах прихожане любят свои храмы, но по духовному складу и типу религиозности канадцы и американцы — люди очень разные.

В Канаде приходская жизнь менее активна, но народ там бережно хранит свои традиции, которые, как они выражаются, их предки привезли «со старого края». В основном у нас там прихожанами были украинцы. Они сохраняли многое из своего традиционного уклада жизни и религиозного быта. Особенно у них отличались дни подготовки к Рождеству и святки. У каждого священника было несколько храмов, и приход в 50-70 семей довольствовался одной службой в месяц. Были приходы, где в год совершалось только три-четыре литургии: после праздника Крещения — чтобы затем освятить дома; после Фоминой недели — чтобы совершить литию на кладбище — и осенью, после уборки урожая, когда нужно было отслужить благодарственный молебен. Кроме того, священник приезжал в Великую субботу на вынос Плащаницы и освящал куличи с пасхами. Больше священник к ним приехать не мог, разве только если его пригласят совершить крещение или отпевание. Таково состояние было дел в Канаде.

Американские приходы совсем другие. Они многонациональны, открыты для людей со стороны, в них организована и внебогослужебная работа. К примеру, при Свято-Андреевском храме в Филадельфии был создан музей, посвященный памяти крейсера «Варяг», а также организован известный в США балалаечный оркестр, в котором играли не только русские, но и американцы — он был популярен среди молодых прихожан.

Специфика церковной жизни в США заключалась именно в том, что многие приходы там проводили особо активную работу с молодежью: в Пассике, Гарфилде, Елизабет, Сингаке при храмах имелись культурные центры, и священники этих приходов и активные прихожане принимали участие в их работе. После занятий в школе несколько раз в неделю молодые прихожане приходили в приходские центры и там проводили свободное время. Одни играли в мячик, другие занимались на компьютерах и т.д. При ряде наших приходов имелись юношеские и молодежные баскетбольные команды, которые принимали участие в разных турнирах и становились призерами.

Активная общинная работа свойственна многим нашим приходам. Подобное я видел и среди других религиозных общин. Этим церкви в США стремятся как-то сохранить свои конгрегации, и, естественно, православные приходы, наши, или автокефальной Церкви, греческие, антиохийские, также развивали внутриприходскую жизнь. Я, находясь там, посещал наши приходы и видел проводимую работу. Мне часто приходилось встречаться там с молодежью, и я видел, какую большую пользу оказывает такая работа молодому поколению, формируя у него правильные отношения к жизни, развивая любовь к ближним, к приходу, к своей культуре.

Когда я вернулся в Россию и был назначен на Калужскую епархию, то меня ожидала совсем другая ситуация. В епархии было всего 28 приходов (сейчас 168), 30 священников и диаконов (сейчас 206) и ни одной воскресной школы, и не проводилось никакой работы с молодежью. Все требовалось создавать, и, слава Богу, что-то удается.

— Когда мы говорим о своей стране, то часто противопоставляем Советский Союз, Америку и Россию сегодняшнюю. Не могли бы Вы сравнить отношение общества к базовым семейным, моральным ценностям в этих трех гигантских «мирах?

Вопрос довольно сложный, в двух словах на него не ответишь.

Начну с Америки. Это страна иммигрантов, причем из разных стран мира. Нравственные позиции представителей американского общества во многом зависят от того, какие религиозные и культурные традиции привезли с собой их предки. Там много переселенцев из европейских стран, глубоко воспринявших пуританское кальвинистское наследие, и это отражается на их понимании нравственности и семейной жизни. У подобных людей более крепкие семьи, в них с особой любовью относятся к детям, и дети уважают родителей.

Но есть и совсем иная часть общества — исповедующая сугубо либеральную идеологию. Сторонники, так сказать, сверхсекулярного понимания прав человека на грех и свободу от нравственности подвергают коррозии само понятие брака как таинства, заменяя его гедонистическим «союзом партнеров».

Собственно говоря, современного российского читателя всем этим совсем не удивишь: в постсоветском обществе нравственный релятивизм как следствие либеральной идеологии заполнил ту духовную пустоту, которая всегда скрывалась за велиречивыми лозунгами «строителей коммунизма», ритуальными штампами, никем не воспринимавшимися серьезно. Господство пустых слов ныне в России сменилось болезнью опустошенных душ.

— Чем отличается современная российская молодежь от советской и американской? Как меняются эти люди? Что Вас в них тревожит и что обнадеживает?

Молодежь в СССР воспитывали вне веры в Бога, и когда им пытались привить какие-то нравственные ценности, то отсутствие у них религиозной основы делало это бессмысленным. Это состояние дел мы должны отнести и к настоящему времени. Нравственные нормы без религиозной основы превращаются в мораль, которая молодежью воспринимается не как норма жизни, а как внешние ограничения и им, если не узнают родители, можно пренебрегать. Очень часто вступление в комсомол или коммунистическую партию — апогей морального самоопределения по идеологии тех лет — являлось просто формальностью. Чтобы поступить в вуз, надо быть комсомольцем. Это определяло в то время благонадежность молодого человека, а поэтому нередко вступали в комсомол из расчета, а не по убеждению. В результате этого неизбежно размывались основополагающие нравственные критерии в подходах к своим обязанностям, к обществу, к своей стране, к своей семье.

Что до Америки, то молодежь там очень разная. Нравственное состояние молодого гражданина США в решающей степени зависит от того, в какой общественной группе он воспитывался. Разумеется, пуританское воспитание подразумевает формирование в молодых людях строгих нравственных правил.

Схожая картина наблюдается и в воцерковленных семьях современных россиян. Равно как и те, кто выбирает вседозволенность и «либеральный взгляд на мир», по обе стороны океана не особенно отличаются друг от друга.

Полагаю, что нравственное оздоровление молодого поколения — это как раз то поприще, на котором Церковь и государство могут сотрудничать особенно плодотворно. Воспитание у юного россиянина глубокой укорененности в духовных традициях своей национальной культуры — задача и для школьного учителя, и для городского библиотекаря, и для приходского пастыря. Упование на то, что своим трудом при помощи Божией мы хотя бы сможем приблизиться к решению этой задачи, и вселяет в меня некоторую надежду.

— Время от времени Вам наверняка случается видеть в прессе какой-то критический отзыв или заметку о Церкви и Православии. Как бы Вы посоветовали воспринимать материалы такого рода?

Церковь как мистический организм имеет в своей основе богозданную природу — тело Христа. И потому Церковь совершенна. А критические отзывы — это либо не понимание церковных традиций, либо просто безграмотность. А пастырям и православным христианам я посоветую быть внимательным, не допускать поступков, которые порочат Церковь, а, встречая такой материал, не соблазняться. Мы знаем из Священного Писания, что диавол, «как лев рыкающий» ходит, чтобы навредить Церкви. (1 Пет. 5,8)

ЦЕРКОВЬ, ЕПИСКОП, ГОСУДАРСТВО

— Владыка, Вы — один из известнейших иерархов Русской Православной Церкви, Управляющий Делами Московской Патриархии. В последнее время всё чаще можно видеть по телевидению, что на церковных службах в храмах стоят наши государственные деятели. Многие считают, что это лишь политической рекламой. Согласны ли вы с такой точкой зрения?

Видеть в храмах государственных деятелей приходится не так уж и часто — в основном на Пасху и Рождество, когда там собирается огромное количество народу. Также государственные деятели посещают культовые мероприятия и других религий. Это я не считаю какой-то рекламой, а этим они показывают уважение и равные отношения ко всем религиям. Впрочем, бывает и так, что те или иные люди, занимающие ответственные руководящие посты, государственные деятели приходят в храм просто потому, что они действительно верующие и хотят помолиться, или им, к примеру, тяжело на душе. У чиновника тоже есть душа, и она имеет потребность общения с Богом. Я беседовал со многими разного ранга политиками, которые ходят в храм, и скажу, это они делают не ради телевизионных камер.

— А если чиновник - государственный служащий - искренне обратился к Православию, должно ли это как-то отразится на его общественной деятельности? Или воцерковление должно оставаться лишь фактом его личной биографии?

Если человек обретает веру, становится православным и воцерковляется, то это никак не может стать «лишь фактом в биографии». Обращение к Богу подразумевает изменение образа жизни из «ветхого» «в нового человека», принципами которой будет стремление к достижению праведности и святости. (Еф. 4,24) Мы должны помнить, что быть православным, это не означает какое-то формальное членство в организации, именуемой «Церковь». Быть православным это значит жить по православному, поступать так, как учит Евангелие. Человек искренне ставший православным стремится, чтобы заповеди Господни - возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим; возлюби ближнего твоего, как самого себя, не убей, не укради, не сотвори прелюбодеяния, чти отца и матерь твою, поступай с другими так, как хочешь, чтобы с тобой поступали - были нормой его жизни. А поэтому искренне верующий человек, независимо от места, которое он занимает, должен выполнять возложенные на него обязанности с христианской ответственностью.

— Сейчас среди чиновников много искренне верующих православных людей. Приходится иногда слышать жалобы на то, что некоторые священники и даже архиереи пытаются использовать таких чиновников, как своего рода православных лоббистов, которые способны решить тот или иной вопрос порой даже без всяких на то юридических оснований…

Церковь не нуждается ни в чьем покровительстве. Она нуждается в законах, которые дали бы ей возможность нормально осуществлять свою миссию, возрождать нравственное здоровье общества. Таких законах, которые обеспечивали бы право граждан жить в соответствии со своей духовной традицией, от которой они насильственно были оторваны в годы богоборчества. Что касается «юридических оснований», то в настоящее время у нас в стране законодательство касающееся религиозных организаций далеко от совершенства. К примеру, любая коммерческая организация может приватизировать имущество, включая и памятники архитектуры, но Церковь, в соответствии с действующим законодательством, этого сделать не может. И получается парадокс. Передают общине «в пользование» руины, она их восстанавливает, благоукрашает, пишет иконы, а все это является государственной собственность. В таких ситуациях Церковь вынуждена искать понимания со стороны чиновников, а пора бы все это решить законодательно.

• < Назад
• Вперёд >